Дверь в лето - Страница 50

В одну из пауз я сумел вклиниться:

– Мой друг сказал мне, что вам так и не удалось откалибровать установку. Значит, вы не можете заранее определить точную величину предполагаемого темпорального смещения?

– Что? Чушь собачья! Молодой человек, если это нельзя измерить – это не наука. – Он немного побулькал, как кипящий чайник. Потом продолжал: – Вот, смотрите. Я вам покажу. – Он отвернулся и стал крутить ручки. От его оборудования на виду были только «темпоральный локализатор» – просто невысокая платформа, окруженная металлической сеткой, – да пульт управления, вроде тех, что используются для автоклавов или вакуумных камер. Наверное, если бы мне дали подойти к пульту поближе, я смог бы разобраться, как им управлять. Но мне было довольно резко велено держаться в сторонке. Я увидел восьмиканальный рекордер Брауна, несколько мощных соленоидных пускателей и еще полдюжины других, тоже хорошо известных устройств, но без схемы прибора толку от них было ноль.

Он повернулся ко мне и решительно спросил:

– Есть у вас какая-нибудь мелочь в карманах?

Я достал из кармана пригоршню монет. Он порылся в ней и выбрал две пятидолларовые монеты – два новеньких, симпатичных пластиковых шестиугольника, выпущенных в этом году. «Лучше бы он взял монеты помельче, – подумал я, – у меня уже маловато их остается».

– Нож у вас найдется?

– Да, сэр.

– Нацарапайте на каждой монете свои инициалы.

Что я и сделал. Потом он велел мне положить их рядышком в камере.

– Заметьте время. Я установил смещение ровно на одну неделю, плюс-минус шесть секунд.

Я посмотрел на часы. Доктор Твитчел сосчитал:

– Пять… четыре… три… два… один… пошел!

Я взглянул на платформу. Монет не было. Мне не пришлось делать вид, будто у меня глаза на лоб полезли: одно дело – услышать об этом опыте от Чака, и совсем другое – увидеть самому.

Доктор Твитчел отрывисто сказал:

– Вернемся сюда через неделю, и вы увидите, как появится одна из них. А вторая… Вы видели на платформе обе? Вы сами их туда положили?

– Да, сэр.

– А где был я?

– У пульта управления, сэр. – Он действительно был в добрых пяти метрах от огораживающей платформу сетки и не приближался к ней ни на шаг.

– Отлично. Идите сюда. – Он сунул руку в карман. – Вот одна из ваших монет. Вторую получите через неделю. – Он вручил мне зеленую пятидолларовую монету. На ней были мои инициалы.

Я ничего не сказал: трудно говорить, когда у тебя отвисла челюсть.

Он продолжал:

– Вы рассердили меня своими замечаниями на прошлой неделе. В среду я заглянул сюда (а я не был тут уже больше года) и обнаружил на платформе эту монету. Тут я понял, что установка была в действии. То есть будет. Вот я и решал целую неделю, показать ее вам или нет.

Я посмотрел на монету. Пощупал ее.

– Значит, когда мы пришли сюда, она уже была у вас в кармане?

– Разумеется.

– Получается, что она была одновременно и у меня в кармане, и у вас? Как же это может быть?

– Господи, у вас что, глаз нет, молодой человек? У вас голова на плечах натуральная или муляж? Неужели вы не можете осмыслить простой факт только потому, что он лежит за пределами привычного? Сегодня вы принесли эту монету с собою, и мы зашвырнули ее на неделю назад: вы сами видели. Неделю назад я ее здесь нашел. Положил в карман. Принес сегодня сюда. Ту же самую монету… точнее, более позднюю репликацию ее пространственно-временной структуры: на неделю старше, старее. Но обыватель назвал бы ее «та же самая». Хотя сходства между ними не больше, чем между младенцем и взрослым человеком, который из него вырос.

Я взглянул на него:

– Доктор, отправьте меня в прошлое. На неделю назад!

Он взглянул сердито:

– И речи быть не может!

– Почему? Разве на людях эта штука не работает?

– Что? Разумеется, работает.

– Тогда почему нет? Я не боюсь. И представьте только, как это было бы здорово для будущей книги… если бы я мог на собственном опыте убедиться и подтвердить, что темпоральный сдвиг Твитчела действует.

– Вы уже убедились на собственном опыте. Можете так и написать.

– Пожалуй, – задумчиво произнес я, – но мне же не поверят. Этот опыт с монетами… Я верю, потому что я видел его. Но любой, кто прочтет мои записки, решит, что я просто подвергся внушению, что меня надули каким-то ловким трюком.

– Вот черт бы вас подрал, сэр!

– Так это же не я – люди скажут. Они не поверят, что я действительно видел то, что описываю. Вот если бы вы отправили меня на неделю назад, я бы мог описать свои собственные ощущения и…

– Сядьте. И выслушайте меня.

Он сел; мне сесть было некуда, но он этого не заметил.

– Я уже ставил эксперименты на людях, давным-давно. И именно поэтому я решил никогда больше этого не делать.

– Почему? Они погибли?

– Что? Не порите чушь! – Он посмотрел на меня угрожающе и добавил: – И не смейте ни о чем таком писать в своей книге.

– Как скажете, сэр.

– Эксперименты показали, что живые существа переносят темпоральное перемещение без вреда. Я доверился коллеге – молодому преподавателю, который вел у нас рисование и другие подобные предметы на архитектурном факультете. Он, пожалуй, был больше инженером, нежели ученым, но мне он нравился: у него был очень живой ум. Этого молодого человека – ничего, наверное, не случится, если я скажу вам его имя, – звали Леонард Винсент; он так жаждал испробовать это… Он хотел испытать Большое Перемещение – на пятьсот лет. Я не сумел отказать. Я уступил.

– И что произошло?