– А я так удивилась: мне только что отдали письмо от тебя. Меня позвали сюда как раз с раздачи почты – я даже не успела прочитать его. Ты, наверное, пишешь, что приедешь сегодня?
Она достала скомканный в маленьком кармане конверт.
– Нет, Рики. Там сказано, что я уезжаю. Но потом, когда я отправил его, я решил, что надо самому заехать к тебе попрощаться.
Она погрустнела и опустила глаза.
– Уезжаешь?
– Да. Я все объясню, Рики, только это долго. Давай присядем.
Мы уселись за стол под пондерозой, друг напротив друга, и я стал рассказывать. А Пит улегся между нами, положил лапы на лежащий на столе измятый конверт, изобразил этакого сфинкса и запел тихонько, словно шмель в клевере, щурясь от удовольствия. Я испытал огромное облегчение, узнав, что она уже в курсе насчет женитьбы Майлса и Беллы, – мне очень не хотелось первым сообщать ей эту новость. Она на секунду подняла на меня глаза и сразу же опять уткнулась взглядом в стол. Совершенно без выражения она сказала:
– Да, я знаю. Мне папа об этом написал.
– Ах, вот оно что…
Она вдруг как-то повзрослела; на лицо набежала обида.
– Я туда больше не вернусь, Дэнни. Я к ним не поеду.
– Но… слушай, Рики-Тики, я тебя понимаю. Я тоже не хочу, чтобы ты туда возвращалась. Я бы сам тебя забрал, если бы мог. Но куда же тебе деваться? Он твой папа, а тебе всего одиннадцать.
– Он не мой папа. И я к нему не поеду. За мною моя бабушка приедет.
– Что? Когда приедет?
– Завтра. Она из Броули приедет. Я ей все написала и спросила: можно, я у нее поживу? Я не хочу жить у папы, раз она там. – Она сумела вложить в это «она» столько неприязни – ни одно взрослое ругательство не смогло бы передать такого отвращения. – Бабушка пишет, что раз я не хочу там жить, то и не надо – он меня не удочерил, а она – мой «законный попечитель», так она написала. – Рики с тревогой глянула мне в глаза. – Это правда, да? Они же не могут заставить меня? А?
На меня теплой волной нахлынуло облегчение. Вот уже много месяцев я ломал голову и не мог найти ответа на мучивший меня вопрос: как уберечь девчонку от тлетворного влияния Беллы хотя бы на два года? Мне казалось, что за два года у Беллы с Майлсом все рухнет.
– Раз он тебя не удочерил, Рики, то бабушка, я думаю, сможет забрать тебя к себе жить, если вы обе будете достаточно настойчивы.
Тут я нахмурился и закусил губу:
– Ты знаешь, а ведь могут быть проблемы. Тебя могут с нею не отпустить отсюда.
– А как это они меня не отпустят? Я сяду в машину – и все.
– Все не так просто, Рики. Лагерное начальство – им приходится все делать по правилам. Твой папа – то есть Майлс – он тебя сюда привез; и они вряд ли отдадут тебя кому-то, кроме него.
Она надула губы:
– А я к нему не поеду. Я к бабушке хочу.
– Да. Но я, наверное, знаю, как это сделать. На твоем месте я бы не стал никому говорить, что уезжаю. Я бы просто сказал, что бабушка хочет свозить тебя прокатиться на прогулку, – а самой взять и не вернуться.
Напряжение ее чуть убавилось.
– Ладно.
– Э-э… не собирай сумку и не бери с собой ничего такого – догадаются, что ты сбегаешь. Не бери одежду, кроме той, что будет на тебе. Деньги и все ценное, что хочешь увезти, положи в карманы. Ничего такого, что тебе было бы очень жалко оставить, у тебя тут нет, я думаю.
– Наверное, нет, – тем не менее она приуныла. – У меня тут новенький купальник…
Ну как объяснить ребенку, что бывают ситуации, когда надо бросить свои пожитки? Это невозможно. Они кидаются в горящий дом, чтобы вытащить оттуда куклу или плюшевого мишку.
– Ммм… Рики, пусть твоя бабушка скажет, что вы поедете к озеру Эрроухэд купаться… а потом обедать в ресторан и что ты вернешься к отбою. Тогда ты сможешь взять с собой купальник и полотенце. Но уж больше ничего. Бабушка будет говорить так, если ты попросишь?
– Я думаю, будет. Да, будет. Она говорит, что люди должны иногда немного приврать, а то жить станет невозможно. Но она говорит, что этим можно пользоваться только иногда, но никак не злоупотреблять.
– Умная у тебя, похоже, бабушка. Сделаешь, как я сказал?
– Именно так и сделаю, Дэнни.
– Ну и хорошо. – Я взял со стола измятый конверт. – Рики, я уже тебе сказал, что уезжаю. И очень надолго.
– На сколько?
– На тридцать лет…
Глаза у нее сделались круглые, как тарелки. Когда тебе всего одиннадцать, тридцать лет – это не просто «надолго». Это – навсегда. Я добавил:
– Прости меня, Рики. Но так нужно.
– Почему?
На этот вопрос я не мог ей ответить. Правдивому ответу она бы не поверила, а врать не годилось.
– Рики, это очень-очень трудно объяснить. Но я должен. Я ничего тут не могу поделать. – Я чуть помедлил, решаясь. Потом добавил: – Я собираюсь лечь в Долгий Сон. Ну, ты слышала – Холодный Сон.
Она слышала. Дети легче взрослых привыкают к новым понятиям. Холодный Сон – излюбленная тема детских комиксов. На лице у нее отразился ужас, и она возразила:
– Но, Дэнни, я же никогда тебя больше не увижу!
– Увидишь. Не скоро, но обязательно увидишь. И Пита тоже. Ведь Пит едет со мною и тоже будет спать вместе со мной.
Она посмотрела на Пита и стала еще безутешнее.
– Дэнни… А может, вы с Питом поедете в Броули, будете там жить у нас? Так же лучше! Бабушка будет Пита любить. И тебя тоже – она говорит, что когда в доме есть мужчина, это очень хорошо…
– Рики, милая… ну, я не могу. Не дразни меня. – Я вскрыл конверт.
Она сердито насупилась, подбородок ее задрожал.
– Это все из-за нее!
– Что? Если ты про Беллу, то нет. Не совсем из-за нее.